Закройте глаза Истине - Страница 43

– Да не, так не бывает, – не поверил я.

– А вот и бывает, – безапелляционно заявила Ксюша, – наблюдатели все проверили. Каждый проголосовавший автоматически становился наблюдателем. Кто голосовал за президента, автоматически становился его наблюдателем, а кто за первого министра, естественно, его наблюдателем. Тут уж никакие избирательные комиссии ничего не могли делать, когда все мы торчали на избирательных участках с утра и до подсчета голосов.

– Ну, и активность же у вас. Когда вы так научились? – удивился я.

– Какая активность? – возмутилась женщина. – Если уйдешь с избирательного участка, то палкой по хребтине получишь. Гвардейцы с той и другой стороны вылавливали всех, кто не голосовал, не проявлял гражданской активности и палкой по башке вбивали политическую сознательность. Да и вообще, каждый, кто не получил квитанцию о голосовании на избирательном участке, должен заплатить штраф в пятьсот долларов.

– А что рубли уже не в ходу? – спросил я.

– В ходу, – отмахнулась Бонасьева, – у доллара курс постоянный, а курс рубля все время скачет. Так вот, не сбивай меня, пожалуйста. Выборы закончились, а голоса поровну. До человека считали. А потом по документам установили, что не проголосовал один человек – ты. То есть, ты стал вершителем судьбы государства. Как ты решишь, так и будет. Все иностранцы за тобой наблюдают, и нас подселили к тебе в соседи не просто так, а чтобы присматривать за тобой. Есть еще один сосед, который с белыми медведями якшается, а я от бурых медведей.

– Ты сама не отвлекайся, – остановил я ее, – дальше-то что?

– Так вот, выборы перевели в перманентное состояние, – начала сыпать научными терминами Бонасьёва, – два года в таком состоянии висим. Все зависит только от тебя. Закон есть о тебе, что ты являешься главным выборщиком верховной власти. Сначала тебя заманивали пряниками, потом стали бить, потом снова пряники, потом я под тебя стала ложиться, да тебе почему-то не до меня было. Вот, завтра новые выборы. Ты подписал обещания? Подписал. Как только проголосуешь, равновесие нарушится. Кто-то падет, а кто-то вознесется на вершину. А тебя все равно убьют, потому что, голосуя за одного, ты голосуешь против другого.

– И что же мне делать? – спросил я.

– Не знаю, – сказала Ксюша и погладила меня по голове, – пойдем, полежим еще в постельке, горемычный ты мой. Если ты куда-то исчезнешь, то равновесие сохранится еще на шесть лет, пока снова не окажется кто-то, кого поставят балансировать на выборе власти. Не ты, так другой. Незаменимых людей у нас нет, – она зевнула и прикрыла глаза.

Я лежал с ней рядом, обнимал ее, целовал, а в голове роем носились мысли о том, как мне избежать участия в самых демократических в мире выборах.

Мы лежали с тобой в постели

На исходе цветущего мая,

С юга птички в поля прилетели

И кино шло о гибели майя.

– Почему на мне белый свет клином сошелся? – подумал я. – Я же не избранник судьбы, а простой экспериментатор, правда, сунувший нос в ту сферу, в которую простым смертным совать не пристало. То ли я в параллельной реальности, то ли я в действительном будущем, но мне совершенно расхотелось быть в будущем, потому что это будущее безрадостно, особенно в нашей стране, где любой человек, получивший власть, старается эту власть приватизировать на всю оставшуюся жизнь. Чего далеко ходить? Вон, во всю Ивановскую ругаем белорусов, то есть их президента, который уже собирается власть передавать по наследству десятилетнему и внебрачному сыну, а сами недалеко от них ушли. Тандем придумали. Поэтому мы и находимся в постоянном застое. Даже революция – это тот же застой, сопровождающийся поднятием на поверхность дерьма с самого дна.

Нам ничего не нужно для хорошей жизни. Нам нужно сделать неразменную статью в Конституции, которую никто не сможет изменить: «Запрещено одному человеку два раза занимать одну и ту же должность» или «Запрещено одному человеку занимать должность более двух сроков». И все. Никаких там «подряд». Два срока отработал, спасибо, до свиданья, вот тебе гарантии, иди, пиши мемуары, можешь работать советником, спецпосланником или спецпредствителем, тебе почет и уважение, но если ты еще раз попытаешься пробраться на высшую должность, то это будет расцениваться как попытка государственного переворота со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Глава 34

Я потихоньку убрал со своей груди руку Бонасьёвой, встал, оделся и потихоньку пошел к себе.

Сломанная и вывороченная дверь сама по себе является охранным сигналом о том, что здесь уже побывали те, кому законом разрешено входить в любое время, проверять документы у всех, кто здесь находится и требовать информацию, которая им нужна.

Возможно, что за выломанной дверью никого нет, а, возможно, там сидит засада с дубинками и ждет любопытной рожи, чтобы навалять ей так, чтобы раз и навсегда отбить любопытство или вылечить от глубоко сидевшей клептомании, тянувшей человека стянуть то, что плохо лежит. Надо же, тянет человека стянуть. Как-то простонародно получается. Нужно несколько умнее сказать, типа: вызывает непреодолимое желание присвоить себе чужую вещь. Вот как.

– Карл Глебович, а Карл Глебович, – послышался от дверей голос Бонасьёва.

Я вышел к дверям.

– Карл Глебович, – начал говорить доверительно он, – ты уж не подведи нас с Ксюшей под монастырь. Она от бурых шпионит за тобой, а я от белых. Нас ведь сразу цикуту заставят пить, чтобы, значит, все было тихо и ладно, и чтобы кривая преступности вверх не лезла. Сам понимаешь, преступники руками и ногами отбиваются от тех преступлений, которые совершают гвардейцы. Вот и получается, что преступников, мало, а преступлений много. Поэтому и садят их сразу на пожизненно. Пока они в тюрьме сидят, им еще преступления подкидывают, а они сознаются. Получается, что за общество сидят. А власти они без греха, как жена у Цезаря.