– Ну, ты и остряк, – засмеялись мои гости, – вот за твою остроту и находчивость мы и будем тебя потчевать так, что ты этого никогда не забудешь.
Я сел на стул. Со стула легче падать на пол, когда тебя начинают бить. А эти, похоже, сейчас этим и будут заниматься.
– Мужик, ты чё в натуре? – сказал самый здоровый из пришедших. – Мы тут тебе указ президента принесли и форму белогвардейскую, а ты сидишь и смотришь на нас как баран на новые ворота. Одевай, вот, а мы пока на стол сгоношим.
– А вы кто такие? – неуверенно спросил я.
– Ну, ты Карлуша даешь, – сказал другой с более степенной осанкой, – тебе что, память отшибло? Мы друзья, твои, а тож.
– Не помню я, кто вы, мне действительно память отшибли, – сказал я, потерев больную голову.
– Да, приложили тебя крепенько, а тож, – сказал степенный, – это вот фирменный удар Ваньки Каина. Я их всех по ударам различаю, а тож.
– Ты чё, действительно не помнишь, кто мы такие? – расширив глаза, сказал здоровяк.
– Не помню, – сказал я и сгруппировался в ожидании удара.
– У них тоже самое, – пронеслась у меня мысль, – то ли в правоохранительные органы специально набирают отморозков или гены нормальных людей при работе в этих органах сами по себе загибаются в определенную уставом сторону. При этом, чем больше безнаказанность, тем больше изгиб этих генов. Если словам правоохранителя верят больше, чем словам законопослушного человека, то никакая борьба с коррупцией не поможет. Там все более или менее хорошо, где их фонариком высвечивают или в газетах о них прописывают так, что от них даже семьи отворачиваются как от прокаженных. Не любят они гласности.
– Ты смотри сюда, – говорил здоровяк, указывая двумя пальцами, как вилкой, себе в глаза, – моя кличка Прохарь. Помнишь, откуда она взялась? Я все время путал слова порт и порты, думал, что это все равно, что прохоря. Вот мне и прилепили эту кличку. Вот этот, – он указал на степенного, – Атож, он по любому поводу говорит «а тож». Вот такой мужик, – и он поднял вверх большой палец, сжатой в кулак руки. – Вот тот, который на стол накрывает, – он указал на чернявого белогвардейца, – это Арамис. Помнишь, почему его так назвали? – и, увидев в моих глазах непонимание, стал рассказывать. – У них там гора Арарат есть, ее отдали Турции, а всех, кто живет там, так и называют – Ара. А этот приехал в наш город в семинарии учиться, хотел миссионером стать, чтобы дикарей в свою веру обращать, да подрался там с одним попом, вот его и отчислили. Деваться некуда, он и пришел к нам. Сначала его звали Ара-миссионер, а потом сократили – Арамис. Коротко и ясно. Потом ты к нашей компании прибился. Президент указ подписал о зачислении тебя в гвардию белых медведей. Мы тебе и форму принесли. Рядовой, правда, будешь, но все равно каждый наш рядовой по уровню как капитан армейский. Знаешь, как приятно какому-нибудь полковнику армейскому дубинкой по спине врезать и в обезьянник посадить. Они потом из-за этого стреляются, честь, говорят, их задета, а нам с этой честью даже на рынок сходить нельзя. Все понял? Иди, мы тебе водкой погон рядового окропим.
Я встал и пошел к столу.
– Неужели я могу быть в одной компании с этими людьми, – думал я, – что же произошло, что могло так опустить меня? Неужели все люди опустились до белогвардейцев, бурогвардейцев и их осведомителей? Получается, что наука, культура и общество перенацелены на обслуживание вот этих, для которых жизнь и честь человека пустой звук?
– Я не буду с вами пить, – сказал я, зная, что терять мне уже нечего, – ваши друзья только что били меня смертным боем, а сейчас мне сделали одолжение и приняли в свои друзья?
– Правильно, профессор, – раздался сзади грубый голос. Я повернулся и увидел пятерых бурогвардейцев, – С этими подонками пить нельзя. Бурогвардеец на одном километре не сядет на корточки рядом с белогвардейцем. Да и тебе приказом первого министра присвоено звание ефрейтора гвардии бурых медведей. Иди сюда, будем твою первую лычку обмывать.
– Это как? – возмутился Атож. – Вот у нас указ президента.
– Засунь его себе, знаешь куда, – сказала бурогвардеец, – у меня тоже указ первого министра.
– Вот и сунь его туда же, – сказал Атож, – а тож, мужики, бей бурую сволочь.
Восемь человек сцепились как бешеные псы. На всех одинаковая форма и одинаковые знаки различия, но у одних на рукаве шеврон с белым медведем, а у других с бурым медведем. Вероятно, точно так же воевали англичане из белой и красной розы. Борьба за власть. Ладно, во Франции кардинал Ришелье хотел покончить с дворянскими вольностями, которые фактически уничтожали дворянское сословие дуэлями и антигосударственными действиями, но мы-то, похоже, не во Франции и не средние века сейчас. 2015-й год, а такое ощущение, что время как-то изогнулось и почувствовало на себе веяние прошлого.
Если считать здоровилу Прохоря за троих, то силы у противоборствующих сторон были равные. С каким удовольствием каждый из них бил по окаянной морде противостоящего ему гвардейца и норовил попасть носком ботинка по причинному месту.
Битва шла, как бы сказать, по-киношному. В кино после удара, которым можно свалить слона или остановить на полном ходу бронепоезд, артист встает и с еще большей силой начинает лупить тех, кто свалил его на пол. Так и здесь. Что может случиться с человеком, который в повседневной жизни разбивает о свою голову кирпичи и бутылки? А ничего. Попробуйте себя стукнуть кирпичом по голове? То-то. И здесь все умело держали удар, только от моей обстановки в квартире оставались обломки. И я, слава Богу, был никому не нужен.