Никому нельзя ни о чем говорить. Все, что говорят тебе, нужно анализировать с точки зрения того, а для чего тебе это рассказали? Какое, допустим, мне дело знать, сколько килограммов яблок снял коллега на своей даче и знаю ли я, как готовить кальвадос. Суть вопроса – узнать, есть ли у меня дача и есть ли у меня все то, что способствует работе на даче: машина, мотокультиватор и прочие технические приспособления. Если есть, то у тебя займут. Если нет, то тебя пригласят на свою дачу на отдых и в качестве дополнительной рабочей силы при отрывке погреба или установки сруба. После этого о тебе забывают. А про яблочный кальвадос спрашивали для того, чтобы узнать, не занимаешься ли ты самогоноварением из яблок.
Любой факт нужно анализировать и не дай Бог, если ты положишь глаз на какую-либо из работающих рядом с тобой сотрудниц. Тем самым ты оскорбишь чувства других, не отмеченных твоим внимание женщин, и станешь их врагом, вызвав массу сплетен о себе и о своей избраннице, если даже у вас ничего не было.
Особняком стоят корпоративные вечера, где люди набираются до поросячьего визга в компании сослуживцев и проявляют себя в своем естестве. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.
Собственно говоря, вся наша жизнь это сплошной корпоратив. Всегда и везде. И от того, насколько удачен ваш выбор компании, будет зависеть качество вашей жизни.
Миша пришел часов девять вечера. На ужине его не было, чем-то был занят и сейчас выглядел достаточно озабоченным.
– Сотри маску заботы со своего лица, Миша, – приветствовал я его, придвигая столик на колесах ближе к диванчику напротив телевизора.
– Это не маска заботы, а маска раздумий, – ответил сосед, глядя в какую-то точку, явно не на экране телевизора, где вовсю веселились наши юмористы. – Вот у кого не жизнь, а сплошная хохотайка. Хотя, вряд ли. Иногда юмор бывает злой, а у хорошего человека любой юмор не злой.
– Сделай погромче, – попросил Миша, – а то никак не пойму, о чем они говорят, – сказал он, показывая пальцами на свои уши.
Чего уж тут непонятного, если нужно нам поговорить без участия чужих ушей.
– Ты знаешь, – начал мой товарищ, – я стал задумываться над твоими словами о том, что любая свобода лучше позолоченной несвободы и все равно прихожу к выводу, что любая пристань, пусть даже огороженная колючей проволокой намного лучше бревна на пустынном берегу, к которому ты привязываешь свою лодку. Здесь хоть есть какая-то определенность. Ты знаешь, когда и к какому возрасту ты чего-то достигнешь и как обеспечишь свою старость. А в свободном мире все непредсказуемо.
– Так-то оно так, – согласился я с ним, – но в свободном мире ты свободен в выборе своего пути…
– Свободен как птица в полете, – подхватил Миша, – а если получишь пинка под зад, то полетишь еще быстрее.
– Если не хочешь получать пинки, то заводи свое дело, предпринимай что-нибудь, – парировал я, – найди дело, бизнес, как говорят на Западе, и занимайся им так, как тебе заблагорассудится. Можешь стать преуспевающим бизнесменом, середнячком или так себе. Все в твоих руках и над тобой не будет никаких надсмотрщиков и мздоимцев.
– Заманчиво ты говоришь, – усмехнулся Миша, – да ведь нас столько раз обманывали, что народ наш уже и не верит никому и все законы, которые принимаются, нарушаются повсеместно, потому что все законы для власти, а власть на законы плюет. Девочка одна маленькая по радио говорила про интернет в школе: рыба, – говорит, – гниет с головы, поэтому наше руководство должно более внимательно контролировать процесс оснащения школ компьютерами. И это девчонка лет двенадцати. Ладно, перепутала место применения пословицы, но саму суть-то она выразила достаточно понятно. И что мы можем сделать без руководителей? Мы же с голоду подохнем.
– Не подохнем, Миша, – сказал я, – если государство будет работать для народа, то не подохнем. Не дадут подохнуть, но и на халяву жить не дадут. Помогут устроиться, делом заняться, а постоянная помощь людей развращает. Один с ложкой, а семеро с сошкой. И Запад от этого и погибнет. Кто у них там лучше всех живет? Многонациональный ВИЧ-инфицированный пидорас с семьей из десяти человек, которые вообще не желают ничего делать и даже не знают язык страны проживания.
– Так ведь и в нашей стране не дадут жить спокойно, – Миша стукнул меня моим же козырем. – И нас заставят вводить такие же законы, как и у них, и у нас появится такая же категория, которая не желает говорить по-русски. Вон, в республиках стараются сделать языки титульного меньшинства государственными и жить по законам шариата.
– Не обращай внимания на эти детские болезни национализма в условиях демократии. Все устаканится и придет в норму, – успокоил я соседа. – А ты не думал о том, что ты можешь оказать влияние на наше будущее?
– Кого-нибудь пришибить, чтобы не пакостил и скрыться от ответственности? – спросил мой собеседник. – Так ведь свято место пусто не бывает. Время требует лидера, и лидер этот придет. Уберем Гитлера – придет Гитлеряка, Гитлеренко или Гитлеридзе.
– Ты что-то имеешь против украинцев и грузин? – спросил я, удивленный производными от фамилии фюрера фашистов.
– Да нет, так, к слову пришлось, – улыбнулся Миша. – Вспомнил Гитлера и тут же на память пришел гражданин Австро-Венгрии Степан Бандера и немецкий орден царицы Тамары для награждения грузин. Будущее изменить нельзя. Не человек делает историю, а история делает человека. В сороковые годы Всемирная история была беременна большой войной, потому что предыдущая война не разрешила все противоречия, а оставила обиженными многие народы и страны, испытывающие лишения на фоне жирующих стран. Все нарывы лечатся хирургическим путем. Окажись Гитлер пацифистом, он закончил бы свои дни в концлагере, а дранг нах остен проводил бы другой фюрер. И вместо Сталина пришел бы другой руководитель, который бы оказался рядом. Вот он-то делал историю. История стала поворачивать русских к демократии, а Сталин железной рукой и кровавыми методами, как товарищ Троцкий, загнал всю Россию в счастливую страну законченного социализма. Кто его знает, может быть, другой лидер был бы более кровавым и жестоким. Не было бы войны с фашистами, точно такое количество советских граждан погибло бы в лагерях НКВД, а не полях сражений. Если записано, что потери СССР в сороковые годы должны равняться примерно тридцати миллионам, то так бы оно и было. Постреляли бы всех или закопали в шахтах и каналах.