Закройте глаза Истине - Страница 64

К оглавлению

А как будут радоваться и смеяться дети нехитрым словам утренней песенки для россиян:

Прибыла в Одессу банда из Ростова,

В банде были урки, шулера.

Банда занималась тёмными делами,

И за ней следило Губчека.

Темнота ночная, только ветер воет,

А в развале собрался совет-

Это хулиганы, злые уркаганы,

Собирали срочный комитет.

А как торжественно будут петь эту песню люди на торжественных собраниях или пьянках по любому поводу. А что? Слова запоминаются слету, музыка довольно простая и запоминающаяся так, что ее и паяльником из памяти не выпаяешь.

Кто бы мог в это поверить? Но, как это говорили большевики? «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, соединить пространство и простор, нам Сталин дал стальные руки-крылья, а вместо сердца пламенный мотор».

Я походил по комнате и пошел к Мише. Его квартирка была закрыта. Вернулся к себе. Проверил температуру в кладовой комнате. Посмотрел, что делается в компьютере. Когда я смотрел в объектив вэб-камеры, то мне казалось, что стекляшка – это чей-то глаз, который, не мигая, смотрит на меня и пронизывает насквозь, выпрямляя извилины моего мозга и наматывая их на бобину старого магнитофона. Потом кто-то включит старый аппарат воспроизведения и мои мысли обретут голос, а кто-то будет слушать его и кивать головой, то одобрительно, а то и укоризненно.

В ящике стола я нашел мощную лупу и при ее помощи стал рассматривать объектив. Я совершенно ничего там не видел. А что вы сами увидите, если заглянете в объектив своего фотоаппарата? Ничего. А я вот маленький видел. Взял свою «Смену-3», надо сказать, что это был один лучших в мире фотоаппаратов, повернул объектив на солнце и увидел клеверные лепестки механического затвора.

Я включил настольную лампу, направил луч света на лупу и стал разглядывать, что же там внутри объектива при открытом затворе. Я увидел что-то такое, что я уже видел, и это заставило меня внутренне содрогнуться. Я увидел глаз. Вернее, внутренность глаза. Сетчатку и расположенные на ней колбочки и палочки, роговицу и в центре диафрагму-радужку. Кто-то внимательно смотрел на меня, используя оптический прибор. Вероятно, он тоже видел строение моего глаза и удивлялся тому, почему хорошо видимое изображение превратилось в какое-то нагромождение неизвестно чего.

Я никогда не верил в теорию о том, что мы являемся подопытными кроликами в какой-то сверхогромной галактической лаборатории. Наш жизненный и общественный опыт используется в создании некоего идеального общества, которое провидцы именуют раем. Не исключаю, что наши исследователи подцепляли кого-то пинцетиком и выносили в свой мир для проведения измерений и взвешиваний, сканирования мозга и испытания на реакцию нового мира. Потом этих «кроликов» отпускали. Они рассказывали о чудесных картинах внешнего мира, а жители внутреннего мира смеялись над ними от всей души. Какой может быть внешний мир, если вся Вселенная движется вокруг земли, а земля стоит на трех слонах, плывущих на трех китах в огромном море-океане, у которого нет ни конца, ни края.

У меня было какое-то нервное состояние как перед большой дорогой, если понимаешь, что нужно ехать в неведомое далёко. Билеты вроде бы в кармане, а на самом деле их нет. Придет мой поезд или не придет, этого не знает никто. И поговорить не с кем.

Кое-как я смирился с неизбежностью того, что произойдет и лег спать. Но меня разбудил стук в дверь. Я посмотрел на часы. Была полночь.

Глава 52

Я открыл дверь. На пороге стоял Миша. Видок у него был еще тот. Впалые глаза с темными кругами вокруг них. Обкусанные ногти с черными каемочками грязи под ними. Ссадина на правом виске. Всклоченные волосы.

Не говоря ни слова, Миша прошел в комнату, со стуком поставил на стол бутылку коньяка, достал из кармана банку балтийских шпрот с колечком для открывания крышки, как у гранаты, кусок колбасы «салями».

– Давай хлеб и стаканы, – хрипло сказал он.

Я сходил в кухонный блок и нарезал хлеб с колбасой, взял тарелку для шпротов и банку консервированных зеленых оливок с косточками. Лучше оливок для закуски ничего нет.

Миша оглядел все великолепие закуски для коньяка, открыл бутылку, налил два полных стакана и сказал:

– Давай, не чокаясь, – и выпил коньяк, приложив ко рту и к носу рукав рубашки.

Закусив посолиднее и немного отмякнув, Миша налил по полстакана, встал и сказал:

– А это за нашу Победу!

Мы чокнулись и выпили.

– Миш, а до праздника Победы еще полгода, – сказал я, – чего-то мы рановато стали готовиться к нему.

– Ээх, корешок ты мой, – Миша был не тот не то, каким я его знал. Передо мной сидел подвыпивший солдат запаса, который пил с гражданским лицом, увильнувшим от службы. – Как же мы себя не любим. Мы не любим никого и ничего, поэтому и себя и свои ценности не любим и не ценим. Давай еще выпьем.

Мы налили по полстакана конька и еще выпили.

Немного посидев и закурив, Миша спросил:

– Догадаешься, где я был?

– На той войне? – кивнул я головой.

– На той, – сказал мой товарищ, – добровольцем пошел. В 43-м году. Сначала бойцом был, потом заменил командира отделения, потом взял командование взводом на себя. За месяц стал младшим лейтенантом. Потом комиссара на хер послал и загремел в штрафбат.

– С уголовниками вместе? – я приподнял брови от удивления.

– С какими уголовниками? – презрительно спросил Миша. – В штрафбатах были только офицеры. И срок наказания был определенным – девяносто суток, три месяца. Выживешь – судимость снимается и в строй с чистой совестью. Не выжил – значит, искупил вину. Ранен – кровью смыл. Получил награду – тоже искупил.