Я, например, хорошо чувствую, когда нужно спрыгивать с подножки разогнавшегося вагона без тормозов. Если все будут останавливать этот вагон, то и я буду вместе с ними, прилагая все силы для остановки, но если люди с горящими взорами не внемлют твоим предостережениям, устремляясь в сторону пропасти, то они выбрали свою судьбу сами и не нужно составлять им компанию, если тебе этого не хочется.
Я сидел у компьютера и философствовал, бессознательно глядя в объектив вэб-камеры. И вдруг мне показалось, что объектив моргнул. Не мигнул, а именно – моргнул, как будто это не объектив, а глаз. Какое-то знакомое чувство неизвестности говорило, что я скоро буду там, куда я так стремился, но совершенно не хотел быть там. Так уже было однажды.
Я встал, достал ящик с инструментами и заколотил гвоздями кладовую комнату. Стал инквизитором и закрыл народу путь к величайшему изобретению. Когда найдут этот артефакт, он испортится, а проволоку бомжи смотают и сдадут в приемку цветных металлов, на полученные деньги купят бутылку пойла, выпьют и откинутся на спину в блаженном помутнении, переместившись в то состояние, которое можно назвать классовой нирваной. Суть любой нирваны одна и та же – везде дерьмо и люди ходят, вляпавшись в нее. Кстати, Гриша, когда вернешься сюда, то придется тебе убираться, не солоно хлебавши. Сам говорил, что умным людям достаточно одного перемещения.
Я сделал кофе. Не торопясь выпил его и снова сел к компьютеру. Казалось, что вэб-камера следила за моими перемещениями и снова мигнула мне, как бы говоря, что она меня видит и рада моему возвращению. Я тоже мигнул ей и улыбнулся. Если начинаешь разговаривать с компьютерами, утюгами, вэб-камерами, то нужно улыбаться, чтобы люди могли принять это за шутку времен коммунистического тоталитаризма, а не за расстройство психики.
Внезапно вэб-камера начала моргать так быстро, что я не успевал моргать за ней и какая-то резкая боль начала сковывать область глаз и лба над переносицей. Затем у меня потемнело в глазах. Все мое тело стало расслабляться, покачиваемое каким-то механизмом с механическим стуком через равные промежутки времени. Какой-то странно привычный запах пыли и обработанного дезинфицирующими средствами общественного туалета ударил мне в нос.
Я сидел на мягком диване мчащегося куда-то поезда. Напротив меня сидела симпатичная девушка и что-то рассказывала:
– В мае я поступила на работу в военкомат или, как это называется теперь, отдел военного комиссариата города, пришла на вакансию юрисконсульт, но начальник военкомата, узнав, что на данную позицию претендует женщина, отказался со мной даже разговаривать, передав через старшего помощника, что в его военкомате бабы юрисконсультами не работают. Я уже решила было уйти, но мне была предложена в чем-то, как меня уверяли, похожая на юрисконсульта должность помощника начальника отделения в этом же военкомате. Меня представили начальнику отделения, он провел со мной интервью и направил в отдел кадров оформляться. Через несколько дней я приступила к обязанностям помощника. Работа была во многом незнакома, но я с усердием и старанием преодолевала трудности незнакомой работы. Проблему создавал человеческий фактор – основной «костяк» коллектива, который состоял из 20—25 женщин в возрасте от 60 до 95 лет. Меня они категорически не приняли, устраивали мне бойкоты, создавали помехи в работе, потом, неизвестно по каким причинам, объявили меня любовницей начальника, позже присовокупили мне в любовники еще четверых сотрудников из числа оставшихся лиц мужского пола, ранее военнослужащих.
За время моей работы меня постоянно сопровождал какой-то скандал, меня постоянно подозревали к причастности к чему-либо.
Однажды начальница секретной части, ей было 65 лет, с какого-то перепуга объявила мне, что я на самом деле внедрена капиталистической разведкой в их военкомат и что я выношу секретные сведения. Далее эта самая начальница секретной части военкомата предприняла ряд, на ее взгляд, правильных следственных действий, а именно: врывалась неожиданно в составе нескольких своих подружек-сотрудниц ко мне в кабинет, либо в начале рабочего дня, либо в конце, и начинала требовать отчета о работе. Потом отчего-то перестала это делать, также неожиданно. Параллельно шло полное игнорирование коллективом: меня мало того, что никогда не приглашали на вечеринки, а точнее на попойки, но даже в коридоре со мной при встрече в ответ не здоровались, а иные бабушки-сотрудницы даже шарахались в сторону.
В ходе доверительной беседы со старшим помощником, я выяснила причину этого. Моя проблема была в том, что я молода, красива и с высшим образованием, тем самым и противопоставляю себя этому коллективу, который проработал в этом военкомате более двадцати лет.
Я поняла, что мне так долго не выжить с таким отношением, причем никаких объективных претензий ко мне так и не было высказано, за исключением лишь того, что я внедренный представитель вражеской разведки и одновременно нахожусь в интимных отношениях со всеми сотрудниками мужского пола.
В общем, я нашла себе новое место работы и написала заявление об уходе. Начальник отделения, у которого я работала, отказался подписывать мое заявление. Он заверил меня в том, что знает все, что происходит. Он меня поддерживает, так как я являюсь для него ценным сотрудником. Он берет меня под свою опеку, и чтобы я не расстраивалась и не обращала внимания на выходки всех этих престарелых женщин.