Закройте глаза Истине - Страница 89

К оглавлению

89

– Я боюсь, – сказала Эдетта и прижалась ко мне.

Мне самому было не по себе. Любой городской житель, оказавшись в ночном лесу, начинает прислушиваться ко всем шорохам и трескам и придумывать себе невесть чего.

Когда человек не один, то он, будучи слабым, идет под защиту сильного, а, будучи сильным, сам становится защитой для слабого и оба они становятся неприступной крепостью.

Согревшись, мы уснули и спали спокойно без сновидений. Проснулись мы поздно. Солнце уже было высоко и на опушке были слышны какие-то крики.

– Эдетка, едри твою лять, – басил знакомый голос, – куда ты со своим ухажером подевалась? Грибы что ли нашли, так голосните мне, я майку свою сниму и сумка будет, на грибницу и наберем.

Мы вышли из леса и наткнулись на дядю Пашу.

– Вы что, едрена корень, – начал он ругаться, – отошли до ветру, а уж час ни слуху и ни духу. А где же одежда-то ваша? Ограбили что ли? А пахнет-то от вас, как из сортира. Ну-ка, к ручью мыться, да и я Машку в ручье попою.

Мы умылись, сбросили кожаные чуни, которые пропахли тюремной ямой и поехали к дяде Паше.

Войдя в калитку, я снова очутился в другом мире, знакомом мне по детским воспоминаниям от гостевания в деревне у бабушки и дедушки.

Прямо у крыльца я снова умывался из медного рукомойника, висящего на витой цепи и который нужно было наклонять, чтобы полилась вола из носика.

– Пошли, мил человек, – сказал дядя Паша, выходя из избы, – откушаем, что Бог послал.

На столе стояла нехитрая закуска. Яичница из десяти яиц, сало с розовыми прожилками, огурцы, разрезанные вдоль и посыпанные крупной солью, помидоры, зеленый лук и черный ржаной хлеб, какого я не видел с детства. Во главе стола возвышалась четверть с хрустальной жидкостью. Стограммовые стопки завершали сервировку.

– Спирт? – с улыбкой спросил я.

– Бери выше, – торжествующе сказал хозяин, – вино. Хлебное вино.

Он налил стопки и мы выпили. Вино было крепкое, жгло во рту, но после него не было неприятного послевкусия.

– Как? – спросил дядя Паша.

– Отменно, – сказал я, одновременно вспоминая песню Высоцкого о том, что если б водку гнали не из опилок, так что бы с нами было с пяти бутылок, – а где вы его готовите?

– А вон, глянь за моей спиной, три хайльгитлера в готовности стоят, – кивнул головой хозяин на три трехлитровые банки, на которые были надеты медицинские перчатки, торчавшие как руки депутатов партии власти во время голосования по правительственным проектам законов.

– Про депутатов подумал? – весело осведомился дядя Паша. – У нас эти банки с перчатками хайльгитлерами зовут, те так же руки поднимали, когда фюрера своего приветствовали. Давай еще по одной, да в баню будем готовиться.

Мы выпили и в комнату вошли хозяйка с Эдеттой.

– Подкрепились немного? – спросила хозяйка. – Сейчас и мы чуток перекусим. Вы с Эдеттой пойдете мыться по первому парку, а мы со стариком уже после вас. Раньше-то первый пар завсегда нашим был, да здоровье уже не то. Белье, полотенце в предбаннике и веники уже запарены. Баня по-черному топится, так что ты, милок, не пугайся, там черно, но чисто. Эдетка знает, она все сделает. Я там на лавочку ведро колодезной воды поставила, – сказала хозяйка, – охолони парня-то после парилки, – и улыбнулась.

Эдетта уже стояла у дверей и ждала меня. На улице она сказала:

– Ты знаешь, мне кажется, что мы уже здесь были и даже испытали то, что не каждому дано испытать.

Я ничего не сказал, а просто обнял ее за плечи и повел к бане.

Баня была не просто стара, она была дряхла. Тес, покрывавший крышу, прогнил, покрылся зеленоватым мхом и стал распадаться на полосы по волокнам когда-то белого дерева. Сруб наполовину врос в землю и маленькие оконца были как раз на уровне земли, еле проглядываясь в зарослях крапивы, которую никогда не убирают у деревенских бань, чтобы отвадить любителей посмотреть на телеса моющихся девок.

К бане примыкал навес, внутри которого был колодец не с кривой ручкой ворота, а настоящими длинными деревянными ручками, которые нужно было тянуть на себя, чтобы вытащить ведро с водой. Недалеко от колодца стоял столик с самоваром. Справа от входа в предбанник была еще одна дверца, как будто второй вход в баню.

– Мы частенько здесь чай пьем после бани, – шепнула мне Эдетта, – а вот там дверка справа – это мое волшебное место, я там частенько закрывалась и мечтала о чем-нибудь.

– Пойдем лучше в предбанник, – сказал я, – там все-таки свои…

– Так ты веришь в то, что с нами произошло, – спросила она, – нам это не приснилось?

– Да разве такое может присниться? – сказал я, – Я чувствую, что как только мы с тобой снова займемся любовью, то очнемся где-нибудь в другом месте. Если я исчезну из парилки, то не пугайся, просто считай, что меня вообще не было. А если мы с тобой никуда не денемся после того, как я отдам себя тебе, то я вообще не хочу никуда уходить. Хочу жить здесь, в этой деревне, рядом с дядей с его хайльгитлерами и хлебным вином. Мы построим свой дом, посадим огород и нарожаем кучу детишек. И в нашем доме не будет ни радио, ни телевизора и нам будет глубоко наплевать, кто у нас президент и кто премьер. Пусть они живут сами по себе, а мы будем жить сами по себе.

89