Закройте глаза Истине - Страница 85

Мы вышли. А что нам делать? Долго в кладовке не просидишь. Убежать не убежишь. Измором все равно возьмут. Как говорится, одной беды не миновать.

Мужики расступились и смотрели на нас как на пришельцев из другого мира. Вот если бы сейчас из вашей ванной комнаты вышла настоящая баба Яга, которую вы обещали не бить кувалдочкой по голове? Как бы вы на нее смотрели?

Один мужик потрогал ткань платьица Эдетты.

– Иди ты, – восхищенно сказал он, – ткань-то заморская, тонкая, а ткачество такое, как из пуха.

Другой мужик прикоснулся ко мне и отдернул руку.

– Обжегся? – спросил я. – Если не обжегся, то давай свою руку сюда, – и я пожал протянутую руку.

Все молчали. На груди у мужиков я рассмотрел нательные крестики на разных веревочках. И крестики были разные. У кого-то медные, у кого-то железные, кованые.

– Давайте, мужики, бахорить, – сказал я. – В Перуново время вас бы тоже по головке не погладили, если бы узнали, что вы с Банником и Баннихой скумовались. Зашили бы в шкуру да в речку и бросили, а сейчас и того хуже, попы-то на костре могут сжечь. Так что, помалкивайте о том, что видели и слышали у Фрола. Он мужик справный, скромный, но уж больно горяч, когда выпьет лишку. Не доводите его до греха, а уж я со своей стороны постараюсь заступиться за ваше обчество перед кем нужно. Меня Юрием зовите, а девку мою – Юдифью. Вот вам рука моя, кладите на нее свои руки, если мы договорились. Будет у нас круговая порука – один за всех, а все за одного. Скопом-то и тятьку сподручнее бить.

Мужики засмеялись. Руки подали, значит и тайну хранить будут.

Жена Фрола, Дарья, уже накрыла полдничать в избе, а нас повела в клеть, где дала мне рубаху льняную и портки на веревочках, а Эдетте дала платье льняное тоже, но с вышивкой на груди. В таком виде мы и появились среди полдничающих мужиков.

На столе стояла большая миска варенца и лежал нарезанный ржаной хлеб.

– Садитесь, племяши, – сказал Фрол, – отведайте, чем бог послал.

Все хлебали из одной миски. Я шепнул Эдетте, чтобы она очередь соблюдала и в миску с ложкой лезла после хозяйки, сам же я был последним после мужиков. Обществу это понравилось, что мы без гонора и обычаи общественные соблюдаем, а то для наведения порядка можно и ложкой по лбу схлопотать.

Варенец описывать не буду. Молоко водой люди разбавлять не умели, да и варенец в печи еще томился и цвет имел кремово-золотой, а уж на вкус я даже и не могу с чем-то сравнивать, не едал я таких продуктов в наши цивилизованные времена, когда мясная колбаса не из мяса делается.

Ели все молча и сосредоточенно. Лясы не точили. Как варенец закончился, степенно облизали ложки и положили их аккуратно на стол. Перекрестились на красный угол и встали из-за стола на небольшой передых.

Отдыхать сели на крыльце.

– Ты, Юрий, чего делать умеешь? – спросил меня Фрол.

– Да я больше по ученой части, – сказал я, – читать, писать могу, считать.

– И до скольких ты досчитать можешь, – спросил один из мужиков.

– До скольких угодно, – ответил я.

– Иди ты, – округлил тот глаза, – что и все звезды сосчитать сможешь?

– Ну, звезды-то я один сосчитать не смогу, – признался я, – это помощников нужно с тысячу, да и то все звезды не сочтешь.

– То-то и оно, что не сможешь все сосчитать, – сказал удовлетворенный мужичок, подмигнув сотоварищам, как он ловко срезал заезжего хвастуна.

Глава 69

Пока мы спорили о математике, Фрол сходил в горницу и принес какую-то бумагу, свернутую рулоном.

– На-ко вот, прочти, что здесь прописано, – сказал он, подавая мне бумагу.

Я развернул свиток и увидел письмена старославянские, которые в Ворде помечены именем Ostrog и стал читать:

Фрол сын Силов по прозвищу Варенец едет на Москву как княжеский выборщик.

Крючок подписи и печать синего цвета в виде треугольника с лучами и глазом посредине.

– Смотри-ко, – удивились мужики, – он и впрямь по-письменному читать умеет.

– Вы что, так вот себе сами и князей выбираете? – не меньше их удивился я.

– Это мы раньше когда-то князей себе выбирали, – сказал Фрол, – давно уж свидетелей тому в живых не осталось, так, в сказках все рассказывают, а тут у нас беда вот такая приключилась. Князь-то наш по пьяному делу стал ударять. Как-то катались они на лодке по Москве-реке, так он приказал летописца своего в воду кинуть, как есть всего в одежде. Тот чуть было и не утоп. Ну, князинька и отправил его послом к папе Римскому, как бы извинился перед ним, а сам пить больше стал и управление княжеством-то и потерял. Но мужик-то он хитрый. Взял одного воя рядового и провел его по всем приказам, чтобы по неделе поработал везде. Потом на Рождество собрал князь всех бояр думных да дьяков и объявляет им, что, мол, устал он княжить и на покой отправляется. А так как наследников мужеского пола у него нет, то княжество он оставляет на воя Владимира. Если кто не признает его князем, то тех он на кол и посадит. Пришлось признать. Вот княжил этот вой, княжил, а тут уж у княжеской дочки сынок стал подрастать, княжеский наследник по имени греческому Демократ, а по-нашенски – Димитрий, значит.

Долго княжил этот вой, стали называть его Владимиром Долгоруким, потому как всех супротивников своих по тюрьмам рассадил, а деваться-то некуда, нужно по закону о властезаместителях власть ту уступать. Вот он и уступил молодому княжичу, а сам стал у него первым боярином. Ездил по всем весям и сам правил, с медведями боролся и с тиграми привозными целовался, на телегах по плохим дорогам быстро ездил так, что у любого душу вытряхнет, а ему только в радость. Телега вдребезги, зато тележный мастер клеймо получал как самый лучший тележник.